Так же как никаких шансов выжить, даже если ничего не расследуешь, а просто сидишь дома под охраной нанятого сикха, как в тюрьме.
Как заставить Элистера, да еще и Корки, вместо задуманных ими самоубийственных глупостей, уехать в Калькутту?
У меня начала отказывать голова. Но сейчас, когда Элистера не было рядом, она хотя бы пыталась работать.
Итак – холодно, спокойно продумать, просчитать все варианты действий.
А для начала – не верить никому и ничему.
Присмотреться: кто из окружающих тебя людей странно себя ведет?
Я подумала и решила, что странно ведут себя почти все. Кроме Тони, который живет в своем мире, и моих Мартины с Мануэлом.
Вот Магда – а ведь она странно себя ведет, и это до меня только что дошло. Смотрит на меня сбоку нехарактерным для нее взглядом. Начинает и не заканчивает фразы. С ней что-то происходит. С какого момента? А получается, что как раз с самого начала всей истории.
Тамби – ну, тут ясно, что он говорил со мной очень странно. А ведь этот человек явно знает очень много, и как бы поговорить с ним хоть раз без помех.
Тео, мой добрый друг из «Стрейтс Эхо» – он так и не приходит в кабаре, даже по бесплатному билету. Почему?
Да даже…
Даже и сам Элистер Макларен. Это очень странный полицейский. И хотя он знает, как нажимать курок револьвера (а кто из англичан этого не знает?), похож ли он вообще на служащего полиции? Нет, скорее на преподавателя университета.
Но если всерьез, то я даже не знаю, есть ли в Калькутте университет.
В классические викторианские времена все чиновники гражданской колониальной администрации учились в Англии, кажется – в особом Клифтон-колледже, и под парусами отправлялись вокруг Африки в Индию. И возвращались в Англию, выйдя в отставку лет через двадцать – двадцать пять. А тут… Родился в Индии? Родители остались в Индии выращивать чай в Дарджилинге? Да, конечно, пришел новый век, даже индийские англичане теперь другие (только в Малайе для них время будто остановилось). Но все же…
Кабаре в это раннее время было абсолютно пустым, кажется, никто даже не знал, что я сижу у себя на втором этаже, на уровне нижних веток магнолии и крон веерных пальм.
Я, впрочем, могла себе позволить посидеть и поразмышлять. Потому что кое-что я успела сделать и один занятный спектакль уже запустила.
– Моя дорогая, ты чересчур театрально подходишь к любви, но мне это нравится, – сказала мне накануне Магда. – И не говори, что это не любовь – твои телячьи глаза, которые я два часа назад наблюдала, нужно рисовать размером в два ярда каждый и вешать над входом в «Одеон» на Пенанг-стрит. На такие говорилки зритель, заранее рыдая, пойдет валом. Итак, тебе нужно двое громил для ответственного поручения? Слушай, а два хрупких человечка не подойдут? Потому что я приведу их тебе вот сейчас. Это филиппинцы. Они здесь, внизу, пришли послушать меня. И им, кроме музыки, мучительно хочется денег. Не предлагай им только убийство и ненатуральный половой акт, за все прочее они возьмутся с радостью. Хотя насчет акта – это надо еще посмотреть, сколько он стоит. Кстати, о любви – под занавес вечера я специально для тебя сыграю «Звездную пыль» так, что настоящие звезды задрожат и упадут с неба. Только не уходи до этого, хорошо?
Два хрупких, застенчиво улыбающихся человечка оказались у меня в офисе действительно мгновенно, и сегодня, подробно проинструктированные, они уже готовились к предельно простому шоу. Многого от них не требовалось. Только одно – быть в поле зрения, точнее, маячить на самом краешке этого поля. Пугать.
Задача этих двух филиппинцев мне и самой до конца была неясна. Но в целом им надо было просто обострить ситуацию, сделать так, чтобы и Корки, и Элистер поехали не в Алор-Стар, где их тоже достали бы убийцы, а как можно дальше отсюда. Хоть в Вэйхайвэй напротив Японских островов. После чего мне можно было спокойно решить, что делать самой.
И поскорее, пока я еще жива. И Элистер жив и даже звонил мне сообщить об этом вечером, перед сном, и еще утром.
И вот теперь я сидела за своим столом, глядя в одну точку. И размышляла о том, что настоящая, опытная, матерая шпионка сейчас взяла бы лист бумаги, нарисовала бы на нем всех участников дела и соединила бы их загадочными линиями.
Но пока что я тупо смотрела на чистый лист, не имея понятия, что с ним делать.
А снизу, из пахнущей вчерашним сигаретным дымом залы, доносились голоса. И очень не сразу я узнала их и не сразу вышла бесшумно, босыми ногами, в коридор, стала на четвереньки и опустила голову в отверстие, через которое вниз шла лестница.
И увидела…
Элистера и Магду, замерших в объятиях. Выломать голыми руками тяжелую полированную деревяшку, к которой я сейчас прижималась пылающим лбом. Шарахнуть ею по глупой башке Магды так, чтобы ее идиотские, мерзкие кудряшки окрасились кровью. Пусть эта кровь зальет все проклятое кабаре, пусть…
Но я теперь была уже другим человеком – Амалией де Соза, которая вела расследование загадочной серии убийств. И эта Амалия де Соза смогла сделать глубокий вдох, замереть и дождаться прозвучавшего снизу, басом:
– Ну, вот и все, красивый мальчик. Я так и знала, что это ты. В синема непременно сказали бы – мерзким трагическим голосом: я тебя отпускаю. В Калькутте с тобой было хорошо. Но поскольку я гожусь тебе разве что в любимые тетушки… И поскольку тут у тебя все очень, очень серьезно… Ведь серьезно, да?
Я затаила дыхание – и дождалась своей награды за выдержку.
– Да, Магда, – тихо прозвучал голос Элистера. – Настолько серьезно, что я не знаю, что мне делать. Все вместе – вообще выглядит невозможно.